РУССКО-АВСТРИЙСКИЕ ОТНОШЕНИЯ И ПОЗИЦИЯ РОССИИ ПО СЛАВЯНСКОМУ ВОПРОСУ
Рокина Г. В. Марийский государственный педагогический институт им. Н. К. Крупской
РУССКО-АВСТРИЙСКИЕ ОТНОШЕНИЯ И ПОЗИЦИЯ РОССИИ ПО СЛАВЯНСКОМУ ВОПРОСУ В 60-ГОДЫ XIX ВЕКА
Русско-австрийские отношения кардинально изменились после Крымской войны 1853—1856 гг. Отказ Австрии от союзнических обязательств стал потрясением для русского императора. События Крымской войны фактически подвели итог длившемуся почти столетие союзу двух крупнейших империй. Распад союзнических отношений явился поворотным пунктом не только в истории двух стран, но в целом изменил соотношение политических сил в Центральной Европе. Позиция западных славян в силовом поле двух империй стала еще более уязвимой.
Русский историк А.А. Кочубинский писал об этом времени несколько лет спустя: «Эпоха последнего полувека — это время Николая I и Александра II, это две политики в славянском вопросе, различные по своим стремлениям и по своим результатам. На меже этих двух политик стоит одно событие, нам много памятное — Севастополь». Славян Австрии он называет «интимными поверенными нашей политики» времен Николая I. Если вспомнить, какие трудности преодолевали русские ученые в первой половине XIX в. при оказании поддержки словацким ученым, переправляя их через австрийскую границу так же тайно, «как англичане передавали порох черкесам», нельзя не принять мнение А.А. Кочуби некого. Он объясняет причины холодного отношения России к чешскому движению в первой половине XIX в. Главным образом, это поддержка чехами польского восстания и политика сталкивания Меттерниха, негативное отношение западного славянства к разгрому русскими войсками венгерского восстания. Кочубинский оценивает славянскую политику России предшествующего периода как «проавстрийскую». Он приводит занимательное письмо серба, поэта из Далмации, Томашича к русскому слависту В. Григоровичу, содержащее яркую характеристику славянской политики России первой половины XIX в.: «Путешествуя по ... славянским землям, Вы не слишком верьте тем симпатиям, которые производит кое-где имя русского. Правда, это чувство вполне законного братства; надеюсь, время сделает его более и более живым; но это только несчастное положение, в котором находится некоторая народность, или, лучше, некоторые личности, которое заставляет их желать того, чего они никогда не достигли бы и что было бы для них последним из несчастий». Так откровенно высказывал Томашич свой взгляд на славянскую взаимность. Без подобных примеров славянского пессимизма (сюда можно отнести и взгляды чеха К. Гавличка-Боровского) все приведенные факты словацких симпатий к идее славянской взаимности были бы слишком односторонними. Необходимо учитывать тот факт, что в словацком национальном движении участие русских войск в подавлении венгерского восстания, скорее усилило русофильские настроения. Если для чехов и сербов это была борьба с революционным движением, для словаков — дополнительный фактор ослабления их главных оппонентов в борьбе за сохранение национальной самобытности.
После поражения в Крымской войне Россия уже не скрывает, а порой и демонстрирует интерес к славянам Австрийской империи. Несмотря на сохранявшийся нейтралитет, Петербург кардинально изменил отношение к Вене. Александр II сделал ставку на союз с национальным движением австрийских славян. Его министр внешних дел князь Горчаков известен своей неприязнью к венским кабинетам.
В 1860-е гг. основным направлением российской внешней политики стало восстановление влияния России на югославянские народы. Одновременно на международной арене и в российском общественном мнении формируется образ «всеславянской метрополии». В этой связи было необходимо более четко и открыто определить свою позицию и по отношению к австрийским славянам. Конечно, балканское направление внешней политики России оставалось приоритетным. Но уже с 1860-х гг. можно проследить целую серию акций российского двора, которые характеризовали новое «западно-панславистское направление» славянской политики России. К ним можно отнести активизацию этно-религиозной благотворительности под эгидой Святейшего Синода, направленной на распространение «православной миссии» в землях австрийских славян; ослабление цензурных запретов в обсуждении славянского вопроса и складывание нового направления в российской общественной мысли — «державный панславизм» (В.И. Ламанский, А.С. Будилович); основание общественного славянского благотворительного Комитета в Москве (1858 г.), имеющего тесные контакты с ведущими деятелями славянских движений в Австрии; организацию и проведение в мае-июне 1867 г. славянского съезда в Москве и Санкт-Петербурге; подготовку и осуществление в конце 1860-х гг. эмиграции австрийских славян в южно-русские губернии на правах свободных переселенцев и приглашение на обучение в высших учебных заведениях России студентов-славян из Австрийской империи.
Несмотря на попытки Австрии восстановить дружественные отношения, русский двор отвечал холодностью. Новый характер отношений Петербурга и Вены отчетливо проявляется в опубликованной в 1994 г. переписке Александра 2 и его брата, великого князя Константина Николаевича (1857—1861 гг.). Профранцузские настроения русского двора усилили стремления Вены к сближению. Однако в русской политике усиливаются тенденции «державного панславизма». Этому способствовали и настроения многих членов царской фамилии. В 1860-е гг. вокруг императрицы Марии Александровны формируется окружение, считавшее необходимым исполнение миссии славянского освобождения. В воспоминаниях А.Ф. Аксаковой имеются сведения о прославянских взглядах императрицы. Ее посещали Ф.И. Тютчев, граф А.Д. Толстой, графиня А. Блудова. Эти взгляды разделял Великий князь Константин Николаевич, которого считали предводителем славянской партии при дворе.
Россия смогла сохранить свой нейтралитет и в период австро-прусской войны 1866 г. На протяжении 1860-х гг. обе империи переживали переломный период: нестабильное положение в европейской системе усугублялось внутренним социально-экономическим кризисом. Реформы Александра II совпали по времени с конституционными реформами в империи Габсбургов. Отход от идей имперского универсализма, крах консервативного союза России и Австрии стали благоприятной почвой для венских либералов при получении уступок в национальном вопросе.
На фоне изменившихся австро-русских отношений появляются и новые черты в словацком национальном движении. Было бы неверно утверждение о полной зависимости этих двух явлений. Тем не менее, удается проследить некоторые общие пересечения славянской политики России и ориентиров словацкого национального движения. Одним из таких явлений стала заметная эмиграция словацкой молодежи в российские учебные заведения.
Причинами ее начала стали результаты образования дуалистической монархии — Австро-Венгрии, в которой усилился национальный гнет словаков; немалую роль сыграли русофильская и славянофильская ориентации большей части словацкой интеллигенции в этот период. Важную роль сыграла и школьная реформа в России 1864 г. во времена министра Д.А. Толстого, когда в русских гимназиях и протогимназиях усиливалось преподавание древних языков. В тот период в Россию стали приглашать преподавателей латинского и греческого языков, чтобы возобновить в русских гимназиях первоначальный характер классической школы.
С этими же целями в 1866 г. в Петербурге был основан специальный Славянский учительский институт, который просуществовал 16 лет (Учительский институт славянских стипендиатов). Первоначально здесь готовили учителей для Царства Польского. Поэтому учились в нем исключительно некатолики. Почти одновременно с основанием института в нем появляются и словацкие студенты-стипендиаты.
Известны имена 28 словацких учителей и профессоров, врачей, публицистов, которые поехали работать в Россию. Среди них профессор банско-быстрицкой католической гимназии Эмиль Черный (в 1867 г. эта гимназия была закрыта в период усиления мадьяризации). С женой и тремя дочерьми он приехал в Москву, где 33 года работал в Третьей московской гимназии на Малой Лубянке учителем латинского и греческого языков. В 1912 г. Он опубликовал 600-страничный учебник «Новая научная система русской стенографии».
Во второй половине 1860-х гг. и в 1870-е гг. Раевский активно участвовал в акции российского Министерства народного просвещения по подбору учителей классических языков из числа австрийских славян. В архиве Раевского сохранилось большое число отчетов в Министерство по этому вопросу. Поэтому Раевский не без оснований полагал, что данная акция во многом будет способствовать русско-словацкому сближению. Среди словаков, которые поехали в Россию работать учителями классических языков гимназии, были учителя средних школ, врачи, публицисты: учитель гимназии Эмиль Черный, учителя Юлиус Стовик и Людовит Мечатек, историк Йозеф Хложанский. В отличие от чешского публициста К. Гавличка-Боровского, которого поездка в Россию разочаровала, словацкие интеллектуалы с восторгом воспринимали российскую действительность и в дальнейшем способствовали расширению русско-словацких связей.
Предоставление российскими властями возможности словацкой молодежи получать образование в учебных заведениях России было, с одной стороны, одним из направлений укрепления этих связей, с другой — проявлением политического курса на поддержку славянского движения в Австро-Венгерской империи.
Усиление мадьяризации в 1860-е гг. не давало возможности студентам невенгерской национальности, за редким исключением, завершить среднее и главным образом высшее образование на родине. Поэтому они стремились уехать учиться за пределы Венгерского королевства. В первую очередь, это касалось словаков. Словацких студентов можно было встретить во многих университетах европейских стран: Венском, Лейпцигском, Петербургском, Московском и др. Особенно много их было в Праге. Карлов университет и чешские гимназии воспитали значительную часть словацкой интеллигенции.
Как свидетельствуют архивные материалы, уже в самом начале 1866 г. при Московском и Петербургском университетах были учреждены стипендии «молодым людям из русских уроженцев Галиции и Венгрии, а также словаков, преимущественно протестантов (числом до 20 человек), окончившим курс в заграничных университетах». Эти студенты могли слушать курс в течение одного или двух лет «при кафедрах русского языка и словесности, русской истории, славянской филологии и истории русского законодательства», а затем рассчитывать на предоставление им царским правительством должности в средних учебных заведениях. Распоряжение не было широко оглашено из-за сложности славянского вопроса. «При сем Его Величеству благоугодно, — сообщает Н.А. Милютин в письме к попечителю варшавского округа Ф.Ф. Витте, — чтобы настоящее повеление не было официально оглашаемо, дабы не породить ложных толков».
Уже тогда, к моменту ознакомления Ф.Ф. Витте с этим распоряжением, имелись два кандидата на указанные стипендии и один из них — «Кордош, (возможно, Кривош. — Г.Р.) словак, протестант, учившийся в университетах Венском и Лейпцигском». Содержались такие студенты за счет казны, стипендии им выплачивались через Азиатский департамент Министерства иностранных дел, а главным образом — из средств, собранных русской общественностью через славянские благотворительные общества и комитеты.
Архивный материал позволяет судить о некоторых словацких студентах, из числа обучающихся при Петербургском университете уже с 1866/1867 учебного года. Сохранилось прошение об увеличении денежного содержания, подписанное студентами-славянами, в том числе и несколькими словаками, проходившими курс при университете. Стипендия этим студентам была положена в 300 рублей серебром в год. Однако этой суммы им не хватало. По этому поводу Виктор Думановский, Яков Гринчак, Дионисий Фея-Раковский, Густав Штур, А. Семенович, А.А. Трусевич подали прошение, в котором привели все необходимые расходы, включая «квартиру с мебелью, самоваром... обед в три блюда», завтрак, ужин, прачку, свечи, отправку писем, бумагу, чернила, извозчика, табак, прислугу, платье, книги и т.п., что в общей сложности составляло 688 руб. в год.
Еще ранее в письмах к Ламанскому Фея-Раковский просил его о поддержке в получении стипендии в Славянском учительском институте Петербурга. Известно несколько таких писем. В них он сообщал, что принял «твердое решение уехать из Венгрии прочь и поселиться в России». Объясняя свое решение покинуть родные земли, он сообщает в очередном письме, что не может найти там применения полученным при Венском и Пештском университетах знаниям (при этих университетах он четыре года слушал курс истории государства и права). Фея Раковский пишет: «Университетский курс я окончил с хорошими успехами, однако, как словак, не имел никаких шансов ни на государственную службу, ни на профессуру, ни вообще на какую-либо должность». С поступлением в Петербургский университет он связывал надежду на получение должности в Варшавском университете. В мае 1868 г. Фея-Раковский еще жил в Петербурге, о чем свидетельствует его письмо к историку-слависту, профессору Московского университета Н.А. Попову, датированное 14 мая 1868 г.
О пребывании Густава Штура, племянника Л. Штура, в Петербурге говорит не только его подпись под прошением об увеличении стипендии. Упоминание об этом факте есть в письме словацкого писателя В. Паулини-Тота к В.И.Ламанскому.
В Санкт-Петербургском отделении Архива РАН находятся материалы о пребывании в Петербургском университете словацких студентов, образование которых в Венгрии было прервано из-за национального преследования их венгерскими властями. Такова судьба студента третьего курса юридического факультета Пештского университета Ивана Крно, который летом 1882 г. «из-за панславистской агитации... был исключен из всех школ Венгрии». Исключен «единственно по той причине, что я, как словак, осмелился изучать словацкую литературу и читать русские газеты», — объяснял он в своем заявлении Петербургскому славянскому благотворительному обществу. Тем же летом Крно подал прошение о его восстановлении в Пештском университете. Прошение рассматривалось год, «который благодаря щедрости русских людей я прожил студентом Санкт-Петербургского университета», — писал Крно.
Стипендиатом этого университета Крно был в течение 1882-1883 учебного года. Осенью 1883 г., получив от Петербургского славянского благотворительного общества стипендию вперед за три месяца, он уехал на каникулы в Венгрию. Там Крно был извещен о том, что «по милости Его величества, австрийского императора уничтожается распоряжение венгерского министра народного просвещения», в силу которого в июне 1882 г. он был отчислен, и теперь опять допущен к занятиям в Пештском университете. В то же время трудные условия существования и плохое материальное положение вынудили его просить Петербургское славянское благотворительное общество сохранить за ним русскую стипендию и пересылать деньги в Венгрию.
Сохранились также сведения, что в 1886 г. Светозар Гурбан-Ваянский обратился с просьбой к В.И. Ламанскому позаботиться о В. Кривоше, сыне микулашского купца Кривоша, который был «ординарным студентом на венской Orientalische Akademie и отличался талантом, прилежностью и знанием нескольких языков. Пришел донос, что он словак со славянским направлением. Вам известно, что это значит. Его на третий курс уже не приняли «про панславизм». Он хочет в России продолжать студию. За его порядочность, верность ручаюсь. Помогите ему ради Бога, дайте инструкцию и моральную поддержку». Судя по тому, что статьи за подписью «В. Кривош» с этих пор стали встречаться в журналах, издаваемых Петербургским славянским благотворительным комитетом, он стал студентом Петербургского университета.
В Петербурге также учился брат Светозара Гурбана-Ваянского Богуслав Гурбан. В 1884 г. он был исктючен с последнего курса Пресбургской (Братиславской) евангелической академии за «панславизм» и продолжал свое обучение на факультете восточных языков в Петербургском университете. Будучи также сотрудником «Славянских известий», Б. Гурбан помещал гам свои корреспонденции о положении дел в словацких землях. Он умер в России в 1890 г.
Как свидетельствует «список словаков, состоящих на службе в России», в Петербургском университете учился и Михаил Янко, назначенный позже директором Пятой Петербургской гимназии. В этой гимназии в 1890-е гг. училась дочь Светозара Гурбана-Ваянского — Ольга.
Словацкие протестанты и православные русины из Словакии более всего отвечали целям заведения. Вскоре некоторые словацкие, и даже чешские католики, которые хотели поехать учиться в Россию, убеждали Раевского и Ламанского, что они готовы принять православие. Как утверждает В. Матула, за 16 лет своего существования Институт подготовил 165 учителей классических языков для русских гимназий и прогимназий. Половина из них были чехи, 40 русинов и выходцев из Буковины, Галиции и Закарпатья и 12 словаков. В. Матула считает, что учителей классических языков из Словакии было намного больше. Многие из них приехали без специальной подготовки в Институт, т.к. уже имели опыт преподавания классических языков у себя на родине. После сдачи экзаменов они сразу направлялись в гимназии России. Кроме того, есть сведения, что много словаков приезжало как частные воспитатели. Примером такой частной поездки является служба Д. Маковицкого в семье Л.Н. Толстого.
Существует еще ряд свидетельств об обучении словаков в России. Все они подтверждают тот факт, что в период усиления мадьяризации в Словакии, обучение в российских университетах стало одним из важных показателей действенности русско-словацких контактов в формировании словацкой интеллектуальной элиты и реальным воплощением теоретических положений идеи славянской взаимности.
Возникшие в середине 1860-х гг. реальные условия для эмиграции многочисленных представителей словацкой интеллигенции и других славянских народов Австрийской империи в Россию связаны и с изменениями в деятельности славянских благотворительных обществ. В период подготовки знаменитой Этнографической выставки и славянского съезда в Москве 1867 г. активизируется деятельность Московского славянского благотворительного комитета и расширяется сфера его интересов. Во время его возникновения в 1858 г. он был ориентирован на поддержку национальной и православной церковной жизни болгар, а теперь и на австрийских славян. Эта ориентация еще выразительнее проявляет себя после завершения московского съезда и возникновения других славянских благотворительных комитетов (отделений) в Санкт-Петербурге (1868), Киеве (1869) и Одессе (1870). Стремление вовлечь в сферу славянских связей австрийских славян, в 1860—1870-е гг. неразрывно связано с деятельностью таких известных организаторов русско-славянских, и особенно русско-словацких связей, какими были В.И. Ламанский, Н.А. Попов и главный представитель славянских комитетов за рубежом, священник русского посольства в Вене Михаил Федорович Раевский (1811 — 1884).
Австрийское правительство, проводившее в отношении словаков политику обещаний и уступок, а также пытавшееся сдержать усилившуюся в землях Северной Венгрии мадьяризацию, издало в конце 1861 г. указ, в соответствии с которым в Словакии разрешалось открыть четыре католические словацкие гимназии и пять двуязычных — с преподаванием словацкого и немецкого языков. Это постановление не касалось протестантских школ.
Еще одной уступкой было назначение в комитатские учреждения на высшие должности некоторых словацких интеллигентов. Например, Я. Францисци стал жупаном и председателем комитатского суда в Гемере.
До установления дуализма в 1867 г. словацкое движение переживало некоторый подъем, связанный с появлением признанных властями национальных институтов. После установления дуалистического государства и усиления самостоятельности венгерского правления в Транслейтании словацкое движение проходит в условиях тотального наступления мадьяризации буквально во всех сферах: просвещение, церковные учреждения, экономика. Результатом этого процесса стало закрытие Матицы словацкой, трех гимназий, потеря самостоятельности церковных учреждений, в том числе ущемление автономии протестантской церкви. Государственный язык — венгерский — постепенно вытесняет словацкий язык не только из средней, но и начальной школы Северной Венгрии.
Таким образом, в 1850—1860-е гг. сложились благоприятные обстоятельства для развития словацко-русских отношений, уже имеющих свою традицию и постоянных адептов. Отказ России от прежнего проавстрийского курса, сосредоточение на славянской политике было сформулировано в документах Министерства иностранных дел. В отчете МИД за 1866 г. прямо сказано: «Россия должна взять на себя моральное руководство славянскими движениями».
