ЧУВАШСКИЙ МИР ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ XIX ВЕКА НА СТРАНИЦАХ «ИЗВЕСТИЙ ПО КАЗАНСКОЙ ЕПАРХИИ»
Антонов А.В. Чувашский государственный педагогический университет им. И. Я. Яковлева
ЧУВАШСКИЙ МИР ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ XIX ВЕКА НА СТРАНИЦАХ «ИЗВЕСТИЙ ПО КАЗАНСКОЙ ЕПАРХИИ»
Русская православная церковь играла немалую роль в сборе информации и изучении быта нерусских народов Поволжья, в том числе чувашей. Это связано с тем, что служители церкви для совместного проживания, а также и для распространения христианства среди чувашского народа, прежде чем внести в среду чувашей основы христианской веры, должны были познакомиться с традициями народа, его бытовыми предметами, фольклором и мифологией.
Публикации авторов XVIII—XX столетий предлагали всеобщему обозрению и нравы нерусских народов, проживавших на территории России, в том числе и в Казанской губернии, но не отличались целенаправленным исследовательским характером.
Несмотря на то, что чуваши приняли христианство еще в XVIII в., вплоть до XX столетия они продолжали по своим нравам и вере оставаться язычниками. «Всматриваясь в жизнь их, не трудно убедиться, что чуваш от русских отделяет, в религиозном отношении, громадное расстояние», — отмечал Д.Ф. Филимонов. Исходя из этого, заметки публиковавшихся авторов показывают политику русского правительства и церкви в отношении нерусских народов на фоне их традиций. Д.Ф. Филимонов указывает: «...сравнивая чувашские песни, сказки, рассказы, легенды, пословицы, поговорки и проч. с такими же формами умственного произведения русского простого народа, не трудно усмотреть, что у чуваш нет ни глубокой преданности православию, ни сильного, историей и православием воспитанного, патриотизма».
Сохранение своих традиционных основ, скорее всего, было связано с замкнутой жизнью чувашей. Отмечается, что «все инородцы Казанской губернии живут между собой гораздо ближе, чем с русскими». Это связано с тем, что чуваши являлись подчиненным народом в отношении русских, что влекло за собой стремление как можно меньше идти на контакт с русскими, поэтому чуваши и селились в отдаленных лесах, на берегах рек, в болотистых и прочих труднодоступных местах, при этом продолжали дружелюбно общаться с нерусскими соседями. Это связано с многосложным языческим культом чувашей и их упорным характером, который свойственен язычникам.
Самым главным же в политике царизма по отношению ко всему нерусскому населению России, особенно в Поволжье и на Кавказе, являлись русификация и вовлечение в веру христианского Бога4. Так, в рапорте священника села Мусирмы Цивильского уезда Д.Ф. Филимонова указывается: «Чувашский язык тут служит только орудием для того, чтобы все преподаваемое — русское было воспринято чувашлятами надлежащим образом и сделалось неотъемлемым достоянием их, как будущих граждан Русского государства».
Одним из источников, раскрывающих роль церкви в изучении чувашского народа, является издававшийся в XIX — начале XX вв. журнал «Известия по Казанской епархии». Здесь встречаются труды отдельных авторов из числа служителей православной церкви, которые описывали происходившее в Казанской епархии. Можно использовать и отдельные труды мирских авторов (В.А. Сбоев, В.К. Магницкий, С.М. Михайлов, Н.В. Никольский и др.), которые в своих работах затрагивали свое видение роли церкви в сборе этнографического материала среди чувашского народа.
Особенностью источников изучаемого периода является то, что авторами публикуемых статей являются, как правило, представители христианской православной церкви, обществ и братств. Они по роду службы описывали интересные для них фрагменты преданий, верований, быта чувашского народа такими, какими они им виделись.
Характерным для рассматриваемого периода является особенность видения и трактовки тех или иных обрядов. Так, авторы описывали нравы, обычаи или быт православных и остававшихся в язычестве чувашей с различной точки зрения, иногда опровергая высказанное коллегой. Поэтому их заметки иногда представляли читателю тот или иной обряд не совсем верно, иногда они ошибочно его трактовали. Некоторые авторы писали о чувашах, ни разу не побывав среди них, а только записывая то, что им говорили. Исходя из этого, например, чуваши представлялись читателям грязным, грубым, полудиким, необученным народом, который вообще не поддавался грамоте, и вовсе бестолковым. Из доклада Д.Ф. Филимонова можно увидеть, какими представляются им чуваши: «...прежняя грубость и зачерствелость души чуваш ... мало улучшилась, нравственно-порочные склонности и качества их: мстительность, эгоизм, недоброжелательность к ближним, легкомыслие и т.п., укоренившиеся в них веками и воспитанные под действием языческого культа, остаются в прежней силе...». В своем докладе он подчеркивает, что данные качества у чувашей присутствуют от укоренившегося языческого мировоззрения, которое в форме болезнетворного яда в разных формах и местах возникает на «нездоровом организме». Автор также подчеркивает, что «излечить их окончательно не возможно: одну рану залечишь, но в силу заключающегося в организме болезнетворного начала на другом месте появится другая рана и т.д.».
В рапорте Д.Ф. Филимонова подчеркивается такое качество среди чувашей, как подхалимство при общении с русскими. Автор пишет, что чуваш для того, чтобы получить помощь или милостыню от русского, старается заговорить по-русски, стремясь понравиться ему и «расположить его к себе с целью скорее получить просимое». При этом автор сразу же оговаривается, что данное представление у чувашей выросло на почве чувашского языческого миросозерцания и было ложным.
В других публикациях читатели могли увидеть чувашей как трудолюбивый народ с богатыми этнокультурными традициями, отличными от православных во всех направлениях. Это, в свою очередь, влекло за собой разное отношение читателей к данному народу. Г.Ф. Филиппов, священник из чувашей, описывает соплеменников как исполнительных и трудолюбивых: «...они, кажется, никогда не бывают в храме, а в рабочую пору постоянно находятся в поле и в праздники».
В опубликованных материалах четко подчеркивается значимость церкви в просвещении чувашей. Во второй половине XIX в. в России шла активная политика христианизации и русификации нерусского населения. Поэтому читателям раскрывается в основном духовная культура народа, практически нет описаний материальной культуры (быт, хозяйство, ремесла, занятия).
Несмотря на старания священнослужителей, давность пребывания в Русском государстве, чуваши «... и по настоящее время не имеют с ним тесной нравственной связи, живут особняком и чуждаются русского народа». Это говорит о том, что политика христианизации чувашский народ «прошла стороной», что сохранялись те же религиозные верования, какие были и до крещения. В докладе священника села Кошелей Цивильского уезда В. Зайкова подчеркивается, что чуваши его прихода постов «не соблюдали, праздновали вместо воскресения пятницу, ... почитали кереметь и совершали разные языческие жертвоприношения; при болезнях всегда обращались прежде к йомзям; ... поминовение своих умерших отправляли со всевозможными языческими обрядами и обычаями.., и многое другое исполняли, что извинительно только язычникам». Это говорит о том, что чуваши не принимали новую и непонятную им веру, насаждаемого «русского Бога». Они на фоне принятого христианства продолжали почитать обыденных, укоренившихся среди них языческих духов. Поэтому чуваши-язычники, ничем не обязанные христианской церкви и вере, оставались ревнителями и защитниками своей веры. Если даже чуваш-язычник и был на церковной службе, то после при общении он говорил, что ничего не понимает, о чем говорится в проповеди. Это связано с тем, указывает Г.Ф. Филиппов, что «если сказать, что понял, то Бог будет требовать исполнения слышанного». Это, говорит о том, что чуваши не стремились брать ответственность за что-то новое и выделяться.
Немаловажным фактором сохранения языческой веры стала зависть крещеных чувашей по отношению к некрещеным, «так как для последних не существовало никаких официальных формальностей, напр., при браках, похоронах умерших и т.д.» и законов, какие должен был соблюдать крещеный.
Сильным отличием чувашей от русских отмечалось их дружелюбие, так «у чуваш драк вообще почти никогда не бывает ни в семье, ни на сходах, ни на игрищах».
Как уже отмечалось, на фоне языческих верований к чувашам относились по-разному, что соответственно отражалось в отличной друг от друга информации. Описывая чувашей, священники в своих записках, отчетах, докладах приводят ценный этнографический материал о народе. С.Г. Львов чувашей Цивильского уезда, особенно в пограничных с Симбирской губернией, описывает как обеспеченный в материальном положении народ, который хотя имел «незамысловатый национальный костюм», не требующий больших расходов, при этом не жалел денег «на покупку лошадей, жеребят, гусей и проч. для чуков или жертвоприношений». Сразу же хочется заметить, что денежные затраты совершались, как правило, в исключительных обстоятельствах. Таким случаем являлась покупка живности во время болезни, влекущая за собой совершение жертвоприношений, которые усиливались и учащались в зависимости от состояния больного. Кроме того, в жертву киремети приносили медные и серебряные монеты. Это подтверждается материалами археологических раскопок на территории Чувашской Республики.
Материально обеспеченными чувашей считали потому, что они были экономны или даже скупы во всех отношениях, кроме случаев, как уже подчеркнуто, касающихся мифологии и религии. Все это отражается и в национальном быту и пище, которая, как указывается, была неразборчивой.
Предстают перед нами и другие сведения. Например, священник Г.Ф. Филиппов отмечает, что в Бичуринском приходе Чебоксарского уезда чуваши указываются как достаточно бедные «от неурожая хлеба». Поэтому к хлебу и соли они относятся «с благоговением, признавая их за высший дар Божий». В то же время чуваши славились своей активной торговлей на ярмарках. Многие авторы указывают, что покупатель мог увидеть множество различных предлагаемых продуктов питания. Подчеркивается, что чуваши надевают на ярмарках новые различные одеяния, характерные только для них.
Взаимоотношения русских и чувашей друг с другом были неоднородными и зачастую проходили на уровне господина и подчиненного, наставника и слушателя. Были случаи, когда русские прихожане тяготились ходить в храмы, где молятся чуваши, подчеркивая, что люди не питают сочувствия к чувашам. Даже сельская русская интеллигенция воспринимала чувашей как народ, находящийся на низком уровне развития, считая ненужной проводимую политику просвещения: «Ведь из свиньи не сделаешь бобра».
С татарами-мусульманами взаимоотношения были как никуда лучше, что приводило к принятию ислама всей деревней и смены статуса чувашских деревень, становившихся отатаренными. Как сообщает автор статьи, «Каким способом татары увлекают чуваш язычников в мухаммеданство?», чуваши охотнее общались и вели различного рода взаимоотношения с татарами, так как по своей жизни и языку близки с мухаммеданами, поэтому «большинство чуваш так хорошо усваивают татарский язык, что их по разговору трудно отличить от природного татарина».
Взаимоотношения со священнослужителями были тоже различными. Одних уважали и слушались во всем. Так, узнав, что в село пришел священник, собирались для разговоров с ним. Но были случаи, когда приходские священники случайно становились свидетелями приготовления к языческому обряду. Священник А. Алексеевский указывает, что чуваши требовали от него «вместе жить». В этих словах подразумевалось быть друзьями, «потакать, смотреть на все чувашские проказы сквозь пальцы, молчать, хотя бы они в виду твоем совершали идольские жертвы...».
Чуваши смотрели на священников как на представителей власти, которым надо было обязательно платить требы и ругу, но не как к людям, к которым можно обратиться за помощью, советом и т.д. Кроме того, «они видели в священниках доносчиков, врагов, преследователей своих; и самые законные действия их они перетолковывали по-своему, давали им другой смысл». Со временем, как указывает В.А. Сбоев, когда приходские церкви стали получать финансирование, чуваши начинают уважать и исполнять требования служителей церкви.
Конечно же, самым главным по взаимоотношениях чувашей и русских было знание русскими чувашского языка. Человек, который знал чувашский язык, а также был добродушен к ним, всегда принимался у чувашей как дорогой гость. Сами чуваши отзывались так: «все батюшки хороши были..., но всех лучше был батюшка Орех..., потому что мастер был говорить на нашем языке».
Чуваши спокойно реагировали на присутствие в их селениях русских, при этом не торопились идти на контакты с ними. Все зависело от того, каким человеком он был, верил ли ему народ. Инициатором разговора, если дело не шло о выгодном для чувашей поступке, был, как правило, священник, который увлекал простодушных чувашей своими религиозными интересными рассказами из Библии.
Чуваши находились в сельских общинах. В каждом селении были свои почтеннейшие люди, к которым все прислушивались. Община, неся в себе союз жителей одной деревни или нескольких, помогала нуждающимся по хозяйству, воспитывала молодежь, следила за порядком и т.д. На сход, как правило, приходили только уважаемые старейшие люди из числа сельчан. Сказанное ими слово распространялось на всех, а нарушение принятого наказа могло привести к серьезному наказанию виновного (сбор денег на моление, захват и вспашка соседского земельного надела и т.д.). Небольшим противовесом старейшим людям деревни стали зажиточные чуваши, число которых зависело от общего количества селян и численности домов приблизительно в соотношении 1 к 20—30 дворам. Дела, носящие судебный характер, решались на волостном суде. Община всячески старалась решать проблемы внутри общины и сор из избы не выносить, а дела решать миром. Если дело доходило до того, что по происшествию начинало производиться следствие, то здесь чуваши придерживались принципов русской народной пословицы: «знайка бежит, а незнайка лежит», и на задаваемые следователем вопросы от чувашей, как правило, можно было слышать «док» («нет»), то есть «ничего не знаю, ничего не видал и ничего не слыхал». В докладе священника Д.Ф. Филимонова указано, что многие «неудовольствия решались в кабаке без суда, посредством водки».
В семейно-брачных отношениях у чувашей также продолжали оставаться языческие обряды, среди которых была и кража невесты. Данный обряд продолжал оставаться и в XX в. Единственным, правда, был его символический и наигранный характер. Кража невесты могла произойти где и как угодно (со двора, работающей в поле, идущей с родника или озера, при сборе ягод на лугах или по возвращении с базара и т.д.). Краденая невеста вместе с женихом пропадали на период более чем сутки далеко в лесу или в другой деревне у знакомых или родственников. Там в течение этого времени происходила первая близость молодых. Хочется отметить, что эта близость могла быть добровольной или насильственной — все зависело от обстоятельств и отношений между ними. Кража невест у чувашей могла проходить по-разному и с разными целями: «кража невесты по ее согласию»; «кража невесты по ее согласию, но бедным женихом из дома богатых родителей»; «кража невесты помимо ее согласия»; «кража невесты против ее воли и воли ее родителей». Главными причинами кражи будущих невест были желание уменьшить размер калыма и избежать больших свадебных расходов. Было принято «брать с жениха от 25 до 100 руб. и более, судя по состоянию жениха и невесты». Достаточно резкое отличие наблюдается в краже невесты по согласию и против воли.
Почему первая близость играет важную роль в семейной жизни? Оказывается, что чуваши считают «целомудрие верхом совершенства девицы», поэтому девушки, потерявшие невинность, вынуждены были выходить за этого молодого человека, так как дома ее уже отвергнут близкие и, тем более, с неуважением будут смотреть чужие.
Чтобы избежать все неприятные моменты, которые могут возникнуть в семейно-брачных отношениях у совершенно зрелых молодых чувашей, можно было наблюдать и такое, что свадьба проходила между не достигшими совершеннолетия молодым человеком или девушкой.
Мужчина, как и везде, являлся главой семьи и представителем во всех делах. Именно он решал, что семье делать и как им быть. Так, например, для чувашей существовал запрет представителями церкви на работу в воскресенье; им, как и русским, предлагалось отдыхать. Чтобы уважить церковь и показать, что они исполняют их приговор, в Бичуринском приходе, как главы семей, «мужья остались дома, а жены с детьми, под предлогом, будто идут в лес за орехами, спрятали в мешке свои серпы и отправились в поле жать».
Внутренний мир чувашей оказался достаточно крепким и устойчивым ко всему новому. Это проявилось в ведении долгой и сложной политики просвещения и русификации чувашей в XIX в. Следует отметить, что здесь присутствовала именно пробуксовка политики русского правительства и церкви из-за нежелания принять национальную культуру чувашей. Это затормозило их работу в решении поставленных задач. Были и другие шаги — появление знающих чувашский язык священнослужителей, общение и несение службы в церкви на родном для них языке. Именно они привели к трансформации национальной культуры с сохранением строго чувашского и внедрением нового.
